В полутемной гостиной, освещенной только настольной лампой под зеленым абажуром, сидел человек лет пятидесяти. Худощавый, с аккуратно подстриженной седеющей бородкой. Золотое пенсне поблескивало в свете лампы. Типичный инженер старой школы, из тех, что составляли техническую элиту еще до революции.

— Колосов Николай Петрович, — представился он, привстав. Голос негромкий, но твердый. В глазах, за стеклами пенсне, усталость и затаенная горечь.

На столе перед ним лежала потертая конторская книга в клеенчатом переплете и несколько папок с документами.

— Присаживайтесь, Леонид Иванович, — Глушков кивнул на свободное кресло. — Чаю?

— Пожалуй, — я достал из портфеля небольшой сверток. — И раз уж мы собрались, то, Николай Петрович, позвольте угостить вас настоящим цейлонским чаем. Знаю, вы его особенно цените еще со времен старой Моргановской чайной на Маросейке.

Я заметил, как в глазах Колосова мелькнуло удивление. Не ожидал, что мне известны такие детали его привычек.

— И еще, — продолжил я, доставая второй сверток, — говорят, вы всегда любили пастилу от Абрикосова. Нашел немного по старым связям.

Колосов растерянно поправил пенсне:

— Помилуйте… Откуда вы…

— А это, — я положил на стол маленький флакон, — лекарство для Марии Николаевны. Настоящий дигиталис из Германии. Мой хороший знакомый, профессор Савельев, говорит, что для сердечных больных это сейчас лучшее средство.

Пальцы старого инженера, державшие флакон, слегка дрожали. Я намеренно сделал паузу, пусть почувствует, что мы готовы позаботиться не только о нем, но и о его семье.

Глушков молча разлил чай в старые фарфоровые чашки, их тонкий узор напоминал о прежней, дореволюционной жизни.

— Знаете, Леонид Иванович, — Колосов осторожно отхлебнул горячий чай, — не ожидал такого человеческого подхода.

— Николай Петрович, — я серьезно посмотрел на него, — для нас важны не только документы. Важны люди. Особенно такие специалисты старой школы, как вы.

Он медленно кивнул, затем вспыхнул:

— Вот это другое дело. Вы совсем другой человек, не то что этот скотина Крестовский. Жаль, что я с вами так поздно познакомился!

Я мягко улыбнулся.

Колосов устало вытер лицо ладонью, словно принимая какое-то решение. Затем отставил чай в сторону и потянулся к потертой конторской книге:

— Вот, смотрите. Первые записи — еще с двадцать третьего года. Тогда Крестовский только начинал махинации с импортным оборудованием.

Его пальцы, привыкшие к точным чертежам, аккуратно перелистывали страницы:

— Здесь — завышение стоимости германских станков на сорок процентов. Здесь — фиктивные накладные на запчасти. А вот… — он достал отдельную папку, — документы по последней афере с рижскими банками.

Я внимательно слушал, отмечая каждую деталь. Колосов говорил все более эмоционально, словно прорвало плотину:

— Двадцать лет жизни отдал заводу. При старом хозяине начинал, при советской власти продолжил. Все для производства, все для дела. А он… — голос дрогнул. — Ради личной выгоды готов все разрушить.

— Почему раньше молчали? — спросил я мягко.

Колосов снял пенсне, устало протер глаза:

— Думал, образумится. Думал, может, время такое, НЭП, новые порядки. А когда понял весь масштаб… — он махнул рукой. — Поздно было. Слишком глубоко в свои схемы всех затянул.

Я раскрыл одну из папок, на стол выпала фотография:

— А это что?

— А это самое интересное, — в голосе Колосова появились жесткие нотки. — Крестовский на встрече с представителями фирмы «Крупп». Неофициальной встрече, в Риге. После нее и появились те самые липовые контракты.

Дождь за окном усилился. Где-то вдалеке прогрохотал трамвай.

— Николай Петрович, — я внимательно посмотрел на старого инженера. — Вы понимаете, что эти документы. Это очень серьезно.

Он кивнул:

— Понимаю. Потому и решился. Нельзя допустить, чтобы такие, как Крестовский, губили нашу промышленность.

— Вы готовы дать официальные показания? Если понадобится, на самом высоком уровне?

Колосов выпрямился в кресле:

— Готов. Теперь уже терять нечего. Только… — он замялся.

— Семья? — понимающе спросил я.

— Да. Жена больна, дети…

— Не беспокойтесь. Обеспечим безопасность. Жене и детям поможем. И должность у нас на заводе есть. Нам как раз нужен технический директор.

В глазах Колосова мелькнуло удивление:

— Технический директор?

— Именно. Нам нужны честные профессионалы старой школы. А ваш опыт заслуживает отдельного поощрения.

— Тогда вот что, Леонид Иванович, — Колосов помедлил, снова протирая пенсне. — Я тут подумал… Может, мне лучше из Москвы совсем уехать? От греха подальше.

— Есть конкретные пожелания?

— В Нижний бы… — он впервые за вечер по-настоящему оживился. — Там у меня родня осталась, да и места знакомые. На Сормовском заводе начинал когда-то, еще практикантом. И воздух там для Маши полезнее, врачи давно советовали из Москвы ее увезти.

Я задумался. Нижний Новгород это действительно хороший вариант. Крупный промышленный центр, серьезная техническая база.

— На Сормовском сейчас как раз модернизация началась, — продолжал Колосов. — Новые цеха строят, специалисты нужны.

— Хорошо, — я принял решение. — Устроим перевод на Сормовский. С повышением, разумеется. Должность технического директора нового цеха. Квартиру в заводском доме, в хорошем районе. Для Марии Николаевны договорюсь с профессором Кончаловским, у него в Нижнем ученик заведует терапевтическим отделением. Детям обеспечим места в лучшей школе.

Глаза старого инженера увлажнились:

— Спасибо, Леонид Иванович… Не ожидал…

— И еще, — добавил я. — Все расходы по переезду берем на себя. Подъемные выплатим вперед. Через неделю сможете отправляться.

Колосов распрямил плечи, словно груз свалился с них:

— Знаете, а ведь я давно об этом думал. Вернуться туда, где начинал. Где еще честная инженерная работа ценилась.

За окном снова прогрохотал трамвай. Мы выпили еще чаю. Колосов задумчиво забарабанил пальцами по конторской книге:

— Знаете, Леонид Иванович… Я ведь эти записи вел не для шантажа. Просто не мог иначе. Привык все фиксировать, каждую техническую деталь, каждое нарушение.

— Понимаю, — я кивнул. — Старая инженерная школа.

— Да, — он слабо улыбнулся. — Нас так учили, все документировать, все проверять. А теперь все по-другому. По-новому, — он решительно придвинул ко мне папки. — Берите. Используйте как сочтете нужным.

Когда я уходил, снег уже прекратился. Мостовая вся укрыта белым одеялом. Я завел «Бьюик» и поехал на завод.

В портфеле лежали бесценные документы, двадцать лет махинаций Крестовского, задокументированных педантичным инженером старой школы. Теперь нужно только правильно их использовать.

Глава 26

Иностранный след

От тяжелого запаха архивной пыли першило в горле. Елена поправила воротничок строгого платья из английского твида цвета топленого молока, сдержанный, но элегантный наряд, лучшая работа мастерской Ламановой. В огромном хранилище наркомата внешней торговли было пусто и гулко.

«Контракты с германскими фирмами, 1927 год» гласила надпись на обложке. Она намеренно начала с прошлого года, чтобы проследить всю цепочку связей Крестовского.

В коридоре послышались шаги. Елена быстро прикрыла папку газетой «Экономическая жизнь», она давно научилась маскировать интерес к определенным документам. Мимо двери со стеклянными вставками прошел ночной сторож, позвякивая связкой ключей.

Достав из сумочки блокнот в сафьяновом переплете, она продолжила выписывать даты и цифры. Что-то здесь не сходилось. Официальные контракты на поставку оборудования шли через «Металлоимпорт», но параллельно существовали какие-то договоры с малоизвестной рижской фирмой «Остбалт-Индустри».

Брошь-молекула на воротнике чуть звякнула, когда она наклонилась ближе к документам. Почерк…