Настал мой момент. Одним движением я развернул папку с документами:

— Вот доказательства! Все подписи, все накладные. Восемьсот рублей ссуд за год, это только официально. А сколько неофициальных откатов?

По толпе прошел глухой ропот. Даже сквозь шум мартеновских печей было слышно, как люди переговариваются, обсуждая услышанное.

— Но это еще не главное, — я сделал паузу, чувствуя, как напряглась аудитория. Плечо ныло от боли, но сейчас было не до нее. — Вот что действительно важно.

Сорокин, подсвечивая чертежи штормовым фонарем «Летучая мышь», начал объяснять схему модернизации печей. Его глаза за стеклами очков горели неподдельным энтузиазмом:

— При такой конструкции регенераторов экономия топлива достигает сорока процентов!

— А значит, — подхватил я, — можем повысить расценки. Вот новое положение о премировании. Треть экономии — в фонд заработной платы, треть — на модернизацию, остальное — на социальные нужды работников заводов.

Я разложил на ящике документы с расчетами. Цифры красноречивее любых слов.

— Выбор за вами, товарищи, — мой голос эхом отразился от закопченных сводов. — Либо старые порядки с воровством и откатами. Либо честная работа, новые технологии и достойные деньги.

В наступившей тишине отчетливо слышалось, как гудят мартеновские печи и потрескивают электрические лампы «Светлана» под потолком.

Первым не выдержал Кузьмич. Его прокопченное временем лицо с седыми бровями выражало неподдельный интерес:

— А ну-ка, молодой человек, покажи схему поближе. Что там у тебя за подача воздуха придумана?

Вокруг Сорокина мгновенно образовалась группа технически грамотных рабочих. Молодой инженер, поправляя сползающие очки, увлеченно объяснял детали конструкции.

Фомин попытался что-то выкрикнуть про «буржуйские затеи», но его слова потонули в общем гуле обсуждения. Вскоре агитатор и вовсе исчез, как потом доложил Рябов, спешно покинул завод.

К девяти утра мартеновский цех работал в полную силу. Из труб валил густой дым, у печей сновали рабочие, позвякивали цепи мостового крана.

— Ловко вы их, Леонид Иванович, — Головачев аккуратно укладывал документы в портфель. На его лице читалось неприкрытое восхищение.

— Главное — дать людям перспективу.

Я посмотрел в окно кабинета, где падал крупными хлопьями снег. Сейчас я чувствовал приятную усталость. В конце концов, управление людьми не слишком изменилось за сто лет, что в девяностых, что в двадцатых побеждает тот, кто умеет сочетать кнут и пряник.

Когда страсти в цехе улеглись, я вернулся в заводоуправление. В кабинете Никольского, отделанном темными дубовыми панелями, все еще витал запах его любимых папирос «Дюшес». На массивном письменном столе красного дерева, оставшемся еще с дореволюционных времен, громоздились стопки бумаг.

— Нужно все проверить, — я повернулся к Котову, который устало опустился в потертое кожаное кресло. — Василий Андреевич, где у него сейф?

Главбух поправил съехавшее пенсне:

— За картиной. Там несгораемый шкаф «Сан-Галли» образца 1913 года. Только он заперт, а ключи Никольский не сдал.

Я подошел к масляному пейзажу в тяжелой золоченой раме. Унылый зимний вид какой-то усадьбы. Отодвинув картину, увидел вделанный в стену сейф с массивной бронзовой ручкой. На дверце красовался вензель «Ф. Р. Санъ-Галли».

— Придется вскрывать, — я провел пальцами по холодному металлу. — Семен Артурович, найдите слесаря Митрича. Он вроде раньше в медвежатниках ходил…

Через полчаса Митрич, сухонький старичок с хитрым прищуром, уже колдовал над замком, орудуя какими-то инструментами. От его промасленной спецовки пахло керосином и металлической пылью.

— Хороший замок, — бормотал он, прикладывая к дверце стетоскоп в потертой резиновой трубке. — Немецкий механизм, «Цейс» ставил. До войны такие делали…

Наконец что-то щелкнуло, и тяжелая дверца медленно открылась. Внутри, на полках, обитых зеленым сукном, лежали папки и конторские книги.

— Так-так, что тут у нас? — я начал просматривать документы. Большинство оказалось обычной заводской документацией: накладные, счета, деловая переписка.

Но одна папка, перевязанная бечевкой, привлекла мое внимание. Плотная кожаная обложка, тисненная готическим шрифтом надпись «Krupp Stahlwerke». Развязав бечевку, я открыл первую страницу.

Это оказалась техническая документация на немецком языке: чертежи, спецификации, описания технологических процессов. Бумага пожелтела от времени, но типографская печать оставалась четкой. На титульном листе стояла дата — 1912 год.

— Василий Андреевич, — позвал я главбуха, — а вы не знаете, у нас до войны были связи с немецкими заводами?

Котов оживился:

— Еще какие! Ваш батюшка, Иван Михайлович, тесно сотрудничал с немцами. Почти все оборудование у нас было крупповское. И специалисты их часто приезжали. А что вы нашли?

Я продолжал перебирать бумаги. Под технической документацией обнаружилась деловая переписка: письма на бланках различных германских фирм, коммерческие предложения, контракты. И, что особенно заинтересовало, список контактных лиц с адресами.

— Любопытно, — пробормотал я, разглядывая печати и подписи. В голове уже складывался план. — Очень любопытно…

Некоторые из этих фирм я знал по своей прошлой жизни. Они пережили обе мировые войны и успешно работали даже в девяностые.

А значит, можно попробовать восстановить старые связи. Тем более что сейчас, в 1928 году, после Рапалльского договора, торговля с Германией активно развивалась.

— Семен Артурович, — я повернулся к секретарю, — свяжитесь с торгпредством. Узнайте, кто сейчас курирует металлургическую промышленность. Нам нужно организовать несколько встреч.

Пока Головачев записывал поручение в свой блокнот, я продолжал изучать документы. За годы революции и Гражданской войны многое было утрачено, но главное сохранилось — технологии и контакты. А это уже немало для начала большой игры.

Старый сейф преподнес неожиданный подарок. Теперь предстояло им правильно распорядиться.

К вечеру я перебрался в свой кабинет в правом крыле заводоуправления. За окнами с тяжелыми бархатными портьерами цвета бордо мягко падал снег. В большой голландской печи, облицованной белым кафелем «Товарищества Гельдвейн-Ваулин», потрескивали березовые дрова. На стене размеренно тикали напольные часы в высоком дубовом корпусе, еще одно наследство от прежних времен.

Я устроился за массивным письменным столом красного дерева, на котором под зеленым сукном была разложена найденная в сейфе Никольского документация. Лампа под зеленым плафоном «Мосэлектрик» отбрасывала мягкий свет на страницы.

Рядом стояла чашка крепкого чая из старого севрского фарфора, Агафья Петровна считала, что в такой посуде чай вкуснее. Это она заботливо отправила сюда посуду через Степана.

Первым делом я взялся за толстую папку в потертом кожаном переплете с тиснением «Korrespondenz mit deutschen Partnern, 1912–1914». Внутри обнаружилась обширная переписка с немецкими заводами, написанная на плотной бумаге с водяными знаками.

— Может быть, вызвать переводчика? — осторожно спросил Головачев, пристраивая на край стола конторские счеты. В его пенсне отражалось пламя керосиновой лампы, которую он предусмотрительно принес на случай перебоев с электричеством.

— Не нужно, — я покачал головой, разбирая готический шрифт. — Справлюсь сам.

Глава 6

Далекие планы

В прошлой жизни я часто имел дело с немецкой технической документацией — в девяностые годы половина оборудования для металлургических заводов шла из Германии. Язык почти не изменился за эти годы, разве что термины стали чуть архаичнее.

В письмах то и дело мелькало имя «Herr Wilhelm Schmidt». Это оказался технический директор завода Круппа в Эссене.

Судя по тону переписки, с заводом Красновых у него сложились особые отношения. Помимо чисто деловых вопросов в письмах обсуждались охота, семейные дела, взаимные визиты.